Вроон медленно направился к невысокому песчаному гребню в пятистах футах на востоке. Пошатываясь от слабости и головокружения, Деккерет последовал за ним и с удивлением понял, что гребень совсем не так полог и низок, как казалось. Он возвышался над головой футов на тридцать, скрывая два более низких бархана. Флотер стоял у подножия дальнего.

В лагере был один Барьязид. Он взглянул на Деккерета с презрительной досадой и сказал:

– Решили прогуляться днем?

– Во сне. Меня все-таки поймали ваши похитители снов. – Деккерета начало трясти – солнечные ожоги жгли тело. Он лег у флотера и накрылся легкой рубашкой. – Когда я проснулся, то не увидел лагеря. Я был уверен, что погибну.

– Еще полчаса, и так бы оно и вышло. Вы уже высохли на две трети.

Счастье, что мой парень проснулся и заметил, что вас нет.

Деккерет плотнее закутался в одежду.

– Значит, вот как здесь погибают. Уходят во сне днем.

– И так тоже.

– Я в долгу перед вами. Вы спасли мне жизнь.

– Ну, жизнь вам спасают с тех самых пор, как мы миновали Кавагский Проход. Вы бы уже погибли раз пятьдесят. Но если хотите кого-то благодарить, благодарите вроона. Он-то по-настоящему потрудился, разыскивая вас.

Деккерет кивнул.

– А где ваш сын? И Кэймак Грэп? Тоже ищут меня?

– Уже возвращаются, – ответил Барьязид, указывая на только что появившихся из-за бархана скандаршу и юношу. Ни на кого не глядя, скандарша опустилась на свой тюфяк. Динитак Барьязид лукаво улыбнулся Деккерету и сказал:

– Хорошо прогулялись?

– Не очень. Я сожалею о причиненных вам хлопотах.

– Ничего. Только вот что теперь делать?

– Может быть, привязывать меня, пока я сплю!

– Или придавливать тяжелыми валунами, – предложил Динитак, зевая во весь рот.

– Лучше постарайтесь оставаться на месте хотя бы до захода солнца.

– Я попробую, – сказал Деккерет.

Но снова уснуть оказалось невозможно. Несмотря на успокаивающую мазь, которой снабдил его вроон, кожа зудела от бесчисленных укусов насекомых и солнечных ожогов, и чувствовал он себя отвратительно. В горле першило, глаза болезненно слезились. Вновь и вновь перебирал он в памяти случившееся: сон, жару, муравьев, внезапное осознание смерти. Деккерет искал в себе трусость, но не нашел ее. Расстройство, гнев, тревога – да, но никакой паники, никакого страха. Самое худшее, решил он, было не в зное, жажде и опасности, а в самом сне, мрачной, расстраивающей тревоге, в сне, который вновь начался в радости, а затем претерпел мрачное изменение.

Невозможность получить утешение здорового сна, подумал Деккерет, гораздо хуже гибели в пустыне, потому что умирать приходится только раз, а сны человек видит постоянно. Не связаны ли эти сны с пустынной бесплодностью Сувраеля! Деккерет знал, что, когда послание исходит от Леди, его внимательно изучают (если необходимо – с помощью тех, кто поднаторел в искусстве толкования снов), поскольку в нем таятся знания, жизненно важные для надлежащего поведения человека. Но эти послания, вернее, просто сны, вряд ли исходили от Леди. Казалось, они направлялись какой-то темной силой, зловещей и деспотичной, привыкшей скорее брать, чем давать.

Изменяющие Форму! Возможно. Что, если какое-то их племя сумело раздобыть один из механизмов, благодаря которым Леди Острова может достичь глубин сознания любого из своей паствы, и, скрываясь в засаде в жарком сердце Сувраеля, грабит путников! Ворует их души! Лишает жизненной силы тех, кто украл их мир?

Когда полуденные тени удлинились, Деккерет почувствовал, что начинает дремать и соскальзывать в сон. Он боролся, боясь невидимых захватчиков душ, и отчаянно старался держать глаза открытыми, глядя в темнеющее пространство и вслушиваясь в гудящие и бормочущие звуки пустыни, но так и не смог побороть естественную усталость измученного тела. Он погрузился в сон, не в послание от Леди или неведомой темной силы, а просто в сон. А потом кто-то потряс его за плечо, и Деккерет с трудом узнал вроона.

Соображал он медленно, в голове шумело, губы потрескались, спина болела.

Наступила ночь, и его спутники готовились к отъезду, сворачивая лагерь.

Вроон подал Деккерету чашу с каким-то освежающим бледно-зеленым напитком, и тот одним глотком осушил ее.

– Вставайте, – сказал вроон. – Пора ехать.

10

Пустыня снова изменилась, став темно-красной и грубой. Очевидно, здесь случались гигантские землетрясения. Земля была изломана и перемешана с колоссальными плитами каменистого ложа, нагроможденными друг на друга под невероятными углами. Через эту зону хаоса проходил только один путь широкое русло давно высохшей реки, чье песчаное ложе петляло между разломанными и потрескавшимися скалами. В небе висела полная луна, и свет ее по яркости не уступал дневному. Пейзаж не изменился и после того, как флотер одолел несколько миль, их казалось, что машина застыла на одном месте. Деккерет повернулся к Барьязиду:

– Сколько нам еще добираться до выпасов!

– От пастбищ пустыню отделяет ущелье. Оно вон там. – Барьязид указал на юго-восток, где высохшее речное русло терялось меж двух скалистых пиков, торчавших из земли, словно кинжалы. – Там, за Маннеранским ущельем, климат совершенно иной. К дальней стороне горного кряжа по ночам подкатывают морские туманы с запада, и земля там зеленая, вполне пригодная для выпасов. Утром мы доберемся до ущелья, через день пройдем его, а к сидей вы будете отдыхать в Цузун-Каре.

– А вы? – поинтересовался Деккерет.

– У нас с сыном есть еще кое-какие дела. Мы вернемся за вами позже.

Сколько вам надо – три дня, пять?

– Пяти дней вполне достаточно.

– Хорошо. А потом поедем обратно.

– Этим же путем!

– Другого нет, – ответил Барьязид. – Вам, наверное, уже объяснили в Толигае, что остальные дороги к пастбищам закрыты. Почему вы так боитесь его – из-за снов? Но если вы не станете бродить во сне по пустыне, вам нечего опасаться.

Замечание казалось разумным. Он чувствовал в себе достаточно сил, чтобы пережить поездку, но вчерашний сон оказался слишком мучительным, и он без особой радости ждал следующего.

Когда на другое утро они разбивали лагерь, Деккерет с тревогой ждал наступления сна. В первый час отдыха он заставлял себя не спать, вслушиваясь в потрескивание скал, раскаленных полуденным солнцем, пока усталость не окутала сознание темным облаком. Он уснул.

И едва сон охватил его, Деккерет понял, что это только начало, ведущее к чему-то страшному. Сначала пришла боль – ноющая, острая боль, затем без какого-либо намека вспышка ослепительного света в голове заставила его закричать и стиснуть виски. Однако спазм быстро прошел, и он ощутил мягкое присутствие Колатор Ласгии, успокаивающей его и баюкающей на своей груди.

Она качала его, что-то бормоча, и утешала до тех пор, пока он не открыл глаза и сел, оглядываясь по сторонам, и увидел, что он не в пустыне и вообще не на Сувраеле. Вместе с Колатор Ласгией они стояли на какой-то прохладной поляне в лесу, где гигантские деревья с абсолютно прямыми стволами, покрытыми желтой корой, поднимались на непостижимую высоту, а быстрый поток, осыпающий их брызгами, метался и ревел почти под ногами. За потоком земля резко опускалась, открывая далекую долину, и в дальнем ее конце высилась огромная, серая с белым зубцом снежной вершины гора, в которой Деккерет мгновенно узнал один из девяти больших пиков Кинторских Болот.

«Нет, – пробормотал он, – я не хочу!».

Колатор Ласгия засмеялась, и ее звенящий смех показался ему зловещим, похожим на звуки пустыни в сумерках.

«Но это сон, милый друг, и тебе придется принять его».

"Ладно, но я не хочу возвращаться в Болота Кинтора. Посмотри, как все изменилось! Мы на Цимре, недалеко от огромной излучины реки. Видишь?

Ни-Мойя сверкает перед нами".

Он действительно видел огромный город, белый на фоне зеленых холмов. Но Колатор Ласгия покачала головой.